Неточные совпадения
За спором не заметили,
Как
село солнце красное,
Как вечер наступил.
Наверно б ночку целую
Так шли — куда не ведая,
Когда б им баба встречная,
Корявая Дурандиха,
Не крикнула: «Почтенные!
Куда вы на ночь глядючи
Надумали идти...
На другой день, едва позолотило
солнце верхи соломенных крыш, как уже войско, предводительствуемое Бородавкиным, вступало в слободу. Но там никого не было, кроме заштатного попа, который в эту самую минуту рассчитывал, не выгоднее ли ему перейти в раскол. Поп был древний и скорее способный
поселять уныние, нежели вливать в душу храбрость.
Старая, седая Ласка, ходившая за ними следом,
села осторожно против него и насторожила уши.
Солнце спускалось на крупный лес; и на свете зари березки, рассыпанные по осиннику, отчетливо рисовались своими висящими ветвями с надутыми, готовыми лопнуть почками.
Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах и на потолке, все обратились к нему: одна
села ему на губу, другая на ухо, третья норовила как бы усесться на самый глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, — обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения.
Произошла такая бестолковщина: донос
сел верхом на доносе, и пошли открываться такие дела, которых и
солнце не видало, и даже такие, которых и не было.
Она
села к столу, на котором Лонгрен мастерил игрушки, и попыталась приклеить руль к корме; смотря на эти предметы, невольно увидела она их большими, настоящими; все, что случилось утром, снова поднялось в ней дрожью волнения, и золотое кольцо, величиной с
солнце, упало через море к ее ногам.
В лесу, на холме, он выбрал место, откуда хорошо видны были все дачи, берег реки, мельница, дорога в небольшое
село Никоново, расположенное недалеко от Варавкиных дач,
сел на песок под березами и развернул книжку Брюнетьера «Символисты и декаденты». Но читать мешало
солнце, а еще более — необходимость видеть, что творится там, внизу.
Клим промолчал, присматриваясь, как в красноватом луче
солнца мелькают странно обесцвеченные мухи; некоторые из них, как будто видя в воздухе неподвижную точку, долго дрожали над нею, не решаясь
сесть, затем падали почти до пола и снова взлетали к этой невидимой точке. Клим показал глазами на тетрадку...
Одна за другой вышли из комнаты Лидия и Алина. Лидия
села на ступени террасы, Алина, посмотрев из-под ладони на заходящее
солнце, бесшумно, скользящей походкой, точно по льду, подошла к Туробоеву.
Пригретый
солнцем, опьяняемый хмельными ароматами леса, Клим задремал. Когда он открыл глаза — на берегу реки стоял Туробоев и, сняв шляпу, поворачивался, как на шарнире, вслед Алине Телепневой, которая шла к мельнице. А влево, вдали, на дороге в
село, точно плыла над землей тоненькая, белая фигурка Лидии.
Солнце уже
садилось, когда мы поехали дальше, к Устеру, по одной, еще не конченной дороге.
Позвали обедать. Один столик был накрыт особо, потому что не все уместились на полу; а всех было человек двадцать. Хозяин, то есть распорядитель обеда, уступил мне свое место. В другое время я бы поцеремонился; но дойти и от палатки до палатки было так жарко, что я измучился и
сел на уступленное место — и в то же мгновение вскочил: уж не то что жарко, а просто горячо сидеть. Мое седалище состояло из десятков двух кирпичей, служивших каменкой в бане: они лежали на
солнце и накалились.
Потом станция, чай, легкая утренняя дрожь, теньеровские картины; там опять живая и разнообразная декорация лесов, пашен, дальних
сел и деревень, пекущее
солнце, оводы, недолгий жар и снова станция, обед, приветливые лица да двугривенные; после еще сон, наконец, знакомый шлагбаум, знакомая улица, знакомый дом, а там она, или он, или оно…
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек
село в катер, все в белом, — иначе под этим
солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
Мы
сели у окна за жалюзи, потому что хотя и было уже (у нас бы надо сказать еще) 15 марта, но день был жаркий,
солнце пекло, как у нас в июле или как здесь в декабре.
Нехлюдов
сел у окна, глядя в сад и слушая. В маленькое створчатое окно, слегка пошевеливая волосами на его потном лбу и записками, лежавшими на изрезанном ножом подоконнике, тянуло свежим весенним воздухом и запахом раскопанной земли. На реке «тра-па-тап, тра-па-тап» — шлепали, перебивая друг друга, вальки баб, и звуки эти разбегались по блестящему на
солнце плесу запруженной реки, и равномерно слышалось падение воды на мельнице, и мимо уха, испуганно и звонко жужжа, пролетела муха.
— Ну, хорошо, я попытаюсь сделать, — сказала она и легко вошла в мягко капитонированную коляску, блестящую на
солнце лаком своих крыльев, и раскрыла зонтик. Лакей
сел на козлы и дал знак кучеру ехать. Коляска двинулась, но в ту же минуту она дотронулась зонтиком до спины кучера, и тонкокожие красавицы, энглизированные кобылы, поджимая затянутые мундштуками красивые головы, остановились, перебирая тонкими ногами.
Пред глазами смутно, как полузабытый сон, проносились картины густого леса, широкий разлив реки, над которым тихо
садится багровое
солнце; а там уже потянуло и холодом быстро наступающей летней ночи, и тихо зашелестела прибрежная осока, гнувшаяся под напором речной струи.
Когда мы достигли вершины горы,
солнце уже успело
сесть. Отблески вечерней зари еще некоторое время играли в облаках, но они скоро стали затягиваться дымкой вечернего тумана.
Я приехал в
село при закате
солнца и остановился у почтового домика.
С обеих сторон, на уступах, рос виноград;
солнце только что
село, и алый тонкий свет лежал на зеленых лозах, на высоких тычинках, на сухой земле, усеянной сплошь крупным и мелким плитняком, и на белой стене небольшого домика, с косыми черными перекладинами и четырьмя светлыми окошками, стоявшего на самом верху горы, по которой мы взбирались.
Запыхавшись и раскрасневшись, стояли мы там, обтирая пот.
Садилось солнце, купола блестели, город стлался на необозримое пространство под горой, свежий ветерок подувал на нас, постояли мы, постояли, оперлись друг на друга и, вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу.
Тихо выпустила меня горничная, мимо которой я прошел, не смея взглянуть ей в лицо. Отяжелевший месяц
садился огромным красным ядром — заря занималась. Было очень свежо, ветер дул мне прямо в лицо — я вдыхал его больше и больше, мне надобно было освежиться. Когда я подходил к дому — взошло
солнце, и добрые люди, встречавшиеся со мной, удивлялись, что я так рано встал «воспользоваться хорошей погодой».
Наступило тепло. В воображении больной рисовалось родное
село, поле, луга,
солнце, простор. Она все чаще и чаще заговаривала о том, как ей будет хорошо, если даже недуг не сразу оставит ее, а позволит хоть вынести в кресле в палисадник, чтобы свежим воздухом подышать.
Пустотелов выходит на балкон,
садится в кресло и отдыхает. День склоняется к концу, в воздухе чувствуется роса,
солнце дошло до самой окраины горизонта и, к великому удовольствию Арсения Потапыча,
садится совсем чисто. Вот уж и стадо гонят домой; его застилает громадное облако пыли, из которого доносится блеянье овец и мычанье коров. Бык, в качестве должностного лица, идет сзади. Образцовый хозяин зорко всматривается в даль, и ему кажется, что бык словно прихрамывает.
Раз, — ну вот, право, как будто теперь случилось, —
солнце стало уже
садиться; дед ходил по баштану и снимал с кавунов листья, которыми прикрывал их днем, чтоб не попеклись на
солнце.
— Время такое-с, все разъехамшись… Во всем коридоре одна только Языкова барыня… Кто в парк пошел, кто на бульваре сидит… Ко сну прибудут, а теперь еще
солнце не
село.
Солнце еще не
село, когда помочане веселою гурьбой тронулись с покоса. Это было целое войско, а закинутые на плечи косы блестели, как штыки. Кто-то затянул песню, кто-то подхватил, и она полилась, как река, выступившая в половодье из своих берегов. Суслонцы всегда возвращались с помочей с песнями, — так уж велось исстари.
Незаметно плывет над Волгой
солнце; каждый час всё вокруг ново, всё меняется; зеленые горы — как пышные складки на богатой одежде земли; по берегам стоят города и
села, точно пряничные издали; золотой осенний лист плывет по воде.
Мать, веселая и спокойная, обняла ее, уговаривая не огорчаться; дедушка, измятый, усталый,
сел за стол и, навязывая салфетку на шею, ворчал, щуря от
солнца затекшие глаза...
Чтобы не
сесть на мель, г. Л. не решился плыть ночью, и мы после захода
солнца бросили якорь у мыса Джаоре.
Садится солнце, и ночники сменяют до утра усталых денных соловьев.
На восходе
солнца, когда ночной туман
садится благодатною росою на землю, когда все запахи цветов и растений дышат сильнее, благовоннее — невыразимо очаровательна прелесть весеннего утра в степи…
Когда же
солнце начнет склоняться к западу, тетерева поднимаются с лежки, то есть с места своего отдохновения, опять
садятся на деревья и сидят нахохлившись, как будто дремлют, до глубоких сумерек; потом пересаживаются в полдерева и потом уже спускаются на ночлег; ночуют всегда на земле.
Перед захождением
солнца тетерева опять вылетают и
садятся к чучелам; но сидят сторожко и недолго: все как будто торопятся, да и времени очень мало.
Как скоро обогреет хорошенько
солнце — снежная кора распустится, раскровеет, как говорит парод, начнет
садиться с глухим гулом, похожим на отдаленный пушечный выстрел, и не поднимет ноги человека; с каждым шагом будет он вязнуть по пояс в снежную громаду.
— Не мешайте мне, Александра Ивановна, — отчеканила ей генеральша, — я тоже хочу знать.
Садитесь вот тут, князь, вот на этом кресле, напротив, нет, сюда, к
солнцу, к свету ближе подвиньтесь, чтоб я могла видеть. Ну, какой там игумен?
Солнце, закрытое облаками, уже
садилось, дождь продолжался, и наступали ранние сумерки; мы были встречены страшным лаем собак, которых чуваши держат еще больше, чем татары.
Как только
солнце станет
садиться, я пришлю тебя с Ефремом.
Солнце в самом деле уже
село, и начинались сумерки. Вихров очень хорошо понимал, что он был одурачен — и вышел из себя от этого.
— Постараюсь, — повторил еще раз Кергель. — Ну, однако, пора, — сказал он, —
солнце уже
садится.
Женичка, впрочем, вскоре возвратился и объявил, что все было нанято, и только оставалось желать, чтобы это несносное
солнце поскорее
садилось; но вот и оно
село.
Солнце начинало уже
садиться, хороводы все громче и громче принимались петь; между женщинами стали появляться и мужчины.
Солнце уже
садилось, соловей где-то отчаянно свистал.
Тележка загремела, и вскоре целое облако пыли окутало и ее, и фигуру деревенского маклера. Я
сел на крыльцо, а Лукьяныч встал несколько поодаль, одну руку положив поперек груди, а другою упершись в подбородок. Некоторое время мы молчали. На дворе была тишь;
солнце стояло низко; в воздухе чуялась вечерняя свежесть, и весь он был пропитан ароматом от только что зацветших лип.
Троекратный пронзительный свист возвещает пассажирам о приближении парохода к пристани. Публика первого и второго классов высыпает из кают на палубу; мужики крестятся и наваливают на плечи мешки. Жаркий июньский полдень; на небе ни облака; река сверкает. Из-за изгиба виднеется большое торговое
село Л., все залитое в лучах стоящего на зените
солнца.
Она подошла к окну.
Солнце только что
село: на небе высоко стояли длинные красные облака.
Возле меня, по запыленной крапиве, лениво перепархивали белые бабочки; бойкий воробей
садился недалеко на полусломанном красном кирпиче и раздражительно чирикал, беспрестанно поворачиваясь всем телом и распустив хвостик; все еще недоверчивые вороны изредка каркали, сидя высоко, высоко на обнаженной макушке березы;
солнце и ветер тихо играли в ее жидких ветках; звон колоколов Донского монастыря прилетал по временам, спокойный и унылый — а я сидел, глядел, слушал — и наполнялся весь каким-то безымянным ощущением, в котором было все: и грусть, и радость, и предчувствие будущего, и желание, и страх жизни.